Я очень ценю творчество Кубарева. И ценю его не случайно. У меня есть все основания для этого. Кубарев – один из немногих художников, у которого был профиль другой. Он был художником кино. Но тем не менее он всё время возвращался к истокам искусства – к тому, что называется изобразительное искусство. И в частности – живопись. Он настолько любил её. И старался вложить самые сокровенные чувства в свои замечательные этюды. Что касается именно этой части его живописи, то я хотел бы сказать, что мы уже соскучились по хорошей живописи. Просто истосковались. Потому что надоел этот выпендрёж, который мы постоянно видим. Его столько и в таком плохом качестве! Это великолепная отдушина для тех, кто хочет скрыть свою беспомощность и несостоятельность. Даже Пикассо говорил, что его не интересуют поиски – его интересуют открытия. Но, к сожалению, надо констатировать, что поисков - много, а открытий - мало. И это характерно для нашего времени. А что касается живописи настоящей, то мы действительно давно не видели на выставках хорошую живопись. Её можно ощущать как вкусную еду. Именно такая живопись Кубарева. И ещё в его этюдах чувствуется понимание и знание пленера. В его этюдах ощущаешь и воздух, и влияние среды, и влияние неба, и рефлексы, и понимание тёплых и холодных, и понимание тона. В общем, всего того, чем сильна живопись. И то, что являет её сущность. И составляет её культуру.

Мы были знакомы. Это был обаятельный человек. Который, как теперь говорят, излучал великолепную ауру. Он был улыбчив. И я думаю, что это - его сущность: доброжелательность, обилие положительных эмоций. И эти качества отразились в его творчестве. И – в живописи. Она везде хороша. Она везде красива. Есть ещё одно качество, присущее Кубареву. В одном из писем своей сестре Михаил Александрович Врубель писал: «Я знаю художника, который кладёт нужный цвет на нужное место. (Казалось бы, ну, что ещё нужно художнику?) «Но, - пишет далее Врубель, - этого ещё не достаточно. Нужно ещё чувство восторга. Чувство восторга есть у меня. И ещё у Малявина. Но у Малявина меньше культуры, чем у меня». Я думаю, мы простим этот максимализм Врубелю. А вот Вячеслав Кубарев обладал чувством восторга в полной мере. Потому что каждый его этюд закомпонован, написан с восторгом, с передачей среды, пленера и воздуха, наполнен тем качеством цвета и той культуры цветоживописи, о которой мы уже давно забыли.

Дело в том, что Вячеслав Кубарев был очень скромный человек. В высшей степени. Но как художник он был очень изыскан. В его работах есть то, что позволяет сказать – он и русский художник, и белорусский одновременно. Он видел Беларусь по-своему и выражал то, что видел. Он много работал в кино. Но пейзажист он был от природы. Он так тонко чувствовал красоту пейзажа, его дух, его отношение. Пейзаж Кубарева – на уровне такого фигуративного взгляда, где есть и фигура, есть и предметность. Он как художник – очень интересный. Его работы – очень человечные. В них всегда было такое: я и мой взгляд на природу, я и моё видение. Мне казалось, что и я видел точно так. И это всегда представляло интерес для художников.

Мне кажется, что память о Вячеславе Кубареве как-то незаслуженно уходит. Незаслуженно забывается личность, которая и в кино, и в живописи явила очень интересный взгляд. Он был очень незаметным в сумбурной компании художников. Но сам он и его работы имеют большое значение.

Кубарев был как бы слуга двух господ: он был и киношник, и мы его приняли в Союз как живописца. А как он работал – это можно увидеть и сейчас. В прошлом году была выставка в Малом манеже в Москве из коллекции, которую приобретает Межгосударственный фонд развития, образования и искусства. Там много художников, с которыми мы были знакомы и дружны. Это этюды, которые никогда не выставлялись. Но это настолько искренний материал, что какое-то тепло идёт от тех лет, от того времени. Я очень радуюсь, когда кто-то вспоминает ушедших людей, которые в своё время были не шибко обласканы, не шибко были утешены и не шибко были ко двору. То, что Кубарев создал в кино – это оценено. Это его основная профессиональная работа была. Но его живописная часть… Искусствоведами она не изучена, не обозначена. И это очень жалко. Слава писал в основном пейзажи. И он бывал в тех местах, где не каждый живописец бывал. В этом отношении мы всегда завидовали художникам кино, что они вдруг поехали в Забайкалье снимать какой-то эпизод на три или пять минут. Или вдруг едут в Прибалтику. И Слава был очень ценен тем, что открывал нам какой-то новый мир. Там, где Слава бывал, другой не бывал. А как живописец он был весьма профессиональный. Мне нравятся такие художники, которые не смотрят на своё искусство как на средство заработка. И очень правильно кто-то сказал: «Если вы свою профессию рассматриваете как средство заработка, значит вы не на своём месте». Это очень верно. И в этом смысле Кубарев был по-настоящему влюблённым в живопись.

Мне посчастливилось работать со Славой. Я могу его так назвать, потому что мы были друзьями. Работали достаточно много и плотно. Мы работали на таких сложных сериалах как «Государственная граница», «Чёрный аист», который ставил Виктор Туров. Как работал Вячеслав? Мы его называли Славушка и называли Кубиком. В слове «кубик» заключалась ласка, уважение и любовь к этому замечательному человеку. Прежде чем приступить к написанию режиссёрского сценария, мы со Славой и оператором Борисом Олифером уговаривали режиссёра Бориса Степанова, который был не очень подвижный, поехать сначала на выбор натуры, а потом уже сесть за написание режиссёрского сценария конкретно к каждой сцене, к каждому кадру. Вот сидим, проходим по тексту, а у Славы листочки бумаги, на которых он каждый кадр рисовал, записывал. И это был образ сцены. И мы этот образ несли после того, как были в Кулябе, в Термезе, и в Санкт-Петербурге (тогда в Ленинграде) на «Государственной границе». Здесь мы "прикипали" к месту, и Слава находил образ этого места, причём графически совершенно точно. И что замечательно: всем службам, которые потом участвовали в съёмках, было понятно, что же делать, как воплотить то, что у него было нарисовано.

Когда мы были в экспедициях, то во сколько бы мы ни выезжали на съёмочную площадку - в восемь утра, в семь утра, выглядываешь из гостиницы в окно: Кубик уже катится с мольбертом куда-то. Через полтора часа он приходит с мольбертом ко мне в номер и говорит: "Вот, Володя, посмотри – маслицем… Туман, на ёлочках – росинки. Но завтра я пойду с акварелькой и попробую написать тишину".

Когда-то он посетовал такой фразой: "Володя, как трудно быть интеллигентом в первом поколении… Но надо стараться". И он старался. И делал. И достигал эту интеллигентность всей своей жизнью. И своими работами. Слава для меня – пример служения искусству – кино и живописи.

Вячеслав Георгиевич Кубарев, выдающийся художник кино и замечательный живописец, заслуженный деятель искусств, стал широко известен в мире кино как блестящий художник-постановщик после успеха фильма «Альпийская баллада» (1965) – экранизации повести Василя Быкова. К тому времени он уже стал членом секции живописи Белорусского союза художников (1964), и параллельно с работой в кино ежедневно (а по воспоминаниям коллег-киношников практически ежечасно) оттачивал мастерство живописца-станковиста. Сотни этюдов параллельно с сотнями эскизов к фильмам создавались в едином творческом горении. Благодаря этому перманентному профессиональному тонусу (на съёмках он иногда успевал писать до 6-7 натурных этюдов в день) его композиционные, световые, тональные решения отдельных кадров позволяют приравнивать их к самостоятельным, самоценным станковым произведениям. Высокая изобразительная культура создателей киношедевров советской эпохи базировалась на знании классических принципов, приемов, стилей и направлений изящных искусств – живописи, скульптуры, графики. Выходец из российской глубинки (родился в деревне Кочево Яранского района Кировской области), Вячеслав Кубарев окончил Горьковское художественное училище (1957) и завершил художественное образование в Москве, во Всесоюзном государственном институте кинематографии (1963). Приехав в Минск, художник за долгие годы плодотворнейшего творческого труда стал неотъемлемой частью истории искусства Беларуси. Кроме «Альпийской баллады» (1965), Вячеслав Кубарев был художником-постановщиком таких фильмов как «Годен к нестроевой» (1968), «Время-Не-Ждёт» (1975), «Гарантирую жизнь» (1977), телесериала «Государственная граница» (1980-88), «Круглянский мост» (1989), «Вечный муж» (1990), «Дура» (1991). В связи с работой в успешных, известных на всю огромную страну монументальных кинокартинах Кубарев-живописец, к сожалению, оказался в тени Кубарева-постановщика, хотя его живописное наследие представлено сюжетно-тематическими картинами, пейзажами и, как уже было сказано, огромным количеством великолепных этюдов, которые он писал всегда и везде, в любую свободную минуту. Прекрасные колористические качества, артистическая точность штриха и мазка сочетаются в его работах с особой композиционной остротой, отточенной ежедневной работой по компоновке кадра в кино. Благодаря выездам на съемки Кубарев-пейзажист имел возможность видеть горы и моря, леса и пустыни, природу севера и юга, вдохновляться разнообразными живописными ситуациями и задачами.

Со Славой Кубаревым мы прожили рядом почти сорок лет. Вместе учились в художественном училище в Горьком, но познакомились в Москве, во ВГИКе. После окончания - Минск, «Беларусьфильм», участие в съемках картины «Москва-Генуя». А в «Альпийской балладе» уже была самостоятельная работа. Весь горный перевал, всю заснеженную натуру он выстроил в павильоне. Это профессионализм высочайшего уровня. Я разделяю художников кино на две категории: исполнителей режиссерской воли и тех, кто, заряжаясь режиссерским импульсом поставщика, вступает с ним в конфликт. Слава относился к первым. Он никогда не конфликтовал, у него не было врагов. Но это не означало угодничество. Его сила - в скрупулезном постижении материала, документальной точности, выверенности. Вторая, а может быть, первая его страсть — живопись. Он всегда брал с собой в экспедиции холсты и краски. Как только выдавалась пауза, Слава уходил на этюды. С одинаковой любовью он писал природу, натюрморты. Его интересовал мир божий во всех проявлениях и состояниях. Нет ни одного настроения природы, которого не коснулись бы его глаз и кисть. Думаю, он был ласковым, добропорядочным благодаря общению с природой. Впитывать ее начал на родине, на Волге. Последняя его картина осталась незаконченной. Это пейзаж с церковью. Может, конкретное место, но, скорее всего, обобщенный образ. То ли сумерки скрыли тенью красоту мира, то ли в косматых облаках дело. В то же время центр полотна излучает мажор. Как бы разные чувства водили его кистью — любовь и боль, страх и радость, неистовость и мужественное утверждение. Я часто навещал его в больнице. Как-то он рассказал мне сон. «Вижу,- говорит,- огромнейшую палитру, много-много надавлено из тюбиков краски, а чья-то рука добавляет еще и еще. Я начинаю лихорадочно писать, знаю, что именно хочу изобразить, но не получается. Изнутри что-то рвется, а рука немеет. Каждый день потом надеялся — сон повторится, но не повторился». Может, из него рвалось то, что оставлено на холсте - завещании?

Он с любовью относился ко всему, с чем соприкасался. Его гордость в кино — все серии телефильма «Государственная граница», где он проявил свою широчайшую эрудицию, знание всех событий - от гражданской войны до современности. Пока окончательно не свалила болезнь, работал. Последняя его картина - «Черный аист». Символично: черный аист — птица добрая... На этой планете он выполнил свое предназначение и как творческая личность, и как человек — не сделал ничего плохого ближнему.